Глава из книги "Детство, опаленное войной"

«Говорит и показывает Красная площадь…»

Но начну с другого значимого для меня события – Парада Победы на Красной площади, очевидцем которого я стала в 1967 году. Вспоминаю, как за два дня до первомайского праздника мне вручили пропуск на Красную площадь за номером 02974. Он давал мне право входа на главную площадь страны 1 Мая, в День международного праздника трудящихся. Первомайскую демонстрацию тогда решено было совместить с Парадом Победы.

И вот я в столице. Утро было теплым, светлым. Не могла скрыть своего волнения – внутри все пело! Да и как могло быть иначе?

Подхожу все ближе и ближе к площади. Постовые проверяют документы. Людей пока мало, но уже движется военная техника. Громадные ракеты. Пушки. Танки. И так все это торжественно «шагает» по улицам! Подхожу к своей трибуне. Вокруг начинают собираться другие зрители парада, хотя еще только восемь часов утра. Ближе к десяти начинается оживление. Проходят курсанты. Перед нашей трибуной выстраиваются парадные пешие расчеты. Молодые красивые офицеры в белых перчатках. Рядом с ними – командиры, в серо-голубых шинелях, начищенных до блеска ботинках. Все ждут команды.

10 часов. Раздается бой курантов на Спасской башне. Звучит команда линейным. Голос диктора проносится над Красной площадью настолько торжественно и красиво, что трудно сдерживать слезы. На трибуне Мавзолея – генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, руководители страны того времени. Здесь же космонавты – Юрий Гагарин, Алексей Леонов и другие.

Раздаются новые команды. Все приходит в движение. Звучат фанфары. Гремит бравурная музыка. Вот Маршал Советского Союза Андрей Антонович Гречко вместе с командующим парадом совершает торжественный объезд войск. Участники парада проходят строевым шагом мимо правительственной трибуны. Потом нахимовцы, суворовцы. Выдвинулась боевая техника. Оборонный арсенал выглядит мощно, утверждающе.

…Два часа пролетели незаметно. На площадь вливаются колонны демонстрантов. Демонстрация закончилась. Спешу в метро. Надо позвонить домой маленькой дочке и маме. Как они там без меня?

Это было до войны

До войны мы жили в Березниках. Мой отец молодым парнем приехал строить город из Нижнего Новгорода, мама со своими братом и сестрой – из Елабуги. В квартире на улице Фрунзе, 15, где мы жили, было четыре комнаты. Одну из них занимала семья из Удмуртии. Вскоре эта семья и еще одни наши соседи куда-то исчезли. Время было такое: люди исчезали из-за доносов, их сажали в тюрьму даже за небольшое опоздание на работу или другие «неблагонадежные» поступки… В июне 1937 года забрали и моего отца, Ивана Александровича. Судила его «тройка». Дали срок без права переписки.

Жили мы очень бедно. Главная еда – чечевица. Мама училась на рабфаке и оканчивала курсы мастеров. Много работала. В школу я пошла в 1938 году. Как-то учительница пения попросила меня спеть любимые песни. Я не заставила себя долго ждать.

– О, какой у тебя хороший голос! – отметила она.

Мне мои вокальные данные потом в войну здорово пригодились. Хотя, если честно, на голодный желудок петь было непросто.

В марте 1940-го маму уволили с работы за опоздание. Нас выселили из квартиры в течение 24 часов. Помню, как стояли на улице. Рядом – сундук, цветок в горшке, железная кровать и две табуретки. Жить нам, по сути, было негде. Решили уехать в Усолье.

А это в войну…

День начала войны помню очень хорошо. Мы с моей тетей Еленой Николаевной пошли в березниковскую столовую № 3. Столовую долго не открывали. Говорили, что в 16 часов по радио будет выступать Молотов, председатель Совета народных комиссаров СССР. Когда двери открылись, все бросились в помещение слушать Молотова. Я подошла к буфету и стала разглядывать витрину. Бутерброд с красной икрой стоил 20 копеек. Я подсчитала в уме, сколько же мы можем купить бутербродов. Но буфет не работал, а на следующий день мы сюда уже не пришли…

Жизнь в городе мгновенно изменилась. Приехало много эвакуированных. «Акающий» московский говор, благородная простота ленинградцев перемешались с суровой твердостью уральской речи. В квартиры по решению горисполкома вселялись приезжие. С ними березниковцы делились теплыми вещами, посудой.

Мама устроилась работать на местную швейную фабрику мотористкой. Но спустя год у нее случился инфаркт, и ее положили в больницу.

Взрослым по карточкам выдавали по 400 граммов хлеба в день, столько же – детям. Многие голодали. Люди обменивали в деревне на продукты вещи: одежду, скатерти, самовары, чайники.

В каждой школе учеников, начиная с десятилетнего возраста, отправляли на два-три месяца в деревню работать на полях. Труд в колхозе был тяжелым. Тайком выкопать турнепс или взять колоски пшеницы без разрешения никто не рисковал.

Одежонка и обувь были никудышными. Особенно тяжело было осенью.

В школе проводились пионерские сборы. Работали тимуровские команды. А какая сильная была самодеятельность! Эвакуированная из Киева учительница Мария Гердт отвечала за концерты в госпиталях. Мы часто там бывали. Раненые не отпускали нас без подарков. Обязательно угощали сахаром, давали хлеб. Впрочем, некоторые местные дети не ощущали той бедности и безысходности, как эвакуированные. Так, Валентин Лобанов (кстати, будущий директор Березниковского титано-магниевого завода) где-то доставал жмых и приносил одноклассникам. А Коля Щукин всегда отдавал свой обед и кусочек хлеба кому-нибудь из девчонок.

Осенью 1944 года пять человек из школы, включая меня, вступили в комсомол. После этого мероприятия нас покормили в столовой. Обед был хороший, и хлеба дали несколько кусочков. Я принесла их маме в больницу. После уроков из Усолья я возвращалась в Березники, навещала маму – и снова домой. И так в течение двух месяцев, пока сама не свалилась от голода…

Я была активной участницей самодеятельности. На районном смотре мы с девочками танцевали «Яблочко» и пели песню о Сталине: «Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет. С песнями, борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет». Чтобы я могла выступать на сцене, мама сшила мне из нижнего белья кофточку. Премию за выступление нам тогда не дали, но на сцену вышел какой-то мужчина и вручил мне талон на ботинки. Я их выкупила – белые, мягкие, из лосиной кожи. Носила их очень долго.

«Уралочка»

Об этих и других эпизодах своего детства много лет спустя я рассказала великому композитору Араму Хачатуряну. Вот как это было. Тридцатого декабря 1969 года в Пермском театре оперы и балета имени П. И. Чайковского состоялась премьера спектакля «Спартак». Музыку к балету написал народный артист СССР, доктор искусствоведения, композитор с мировым именем Арам Ильич Хачатурян.

Композитора многое связывало с Пермью: в годы войны он был здесь в эвакуации. В декабре 1942 года балетная труппа знаменитого Кировского театра поставила на сцене нашего театра его новый балет «Гаянэ».

…И вот я спешу к Араму Ильичу. От волнения забыла варежки, а на улице – морозище. Захожу в здание, поднимаюсь на второй этаж. Мне открывает дверь высокий, несколько тучный человек в черном шелковом костюме. Я в своем пальтеце и в белой заячьей ушанке стою перед ним в растерянности. И слышу:

– Вы как настоящая уралочка!

– Так я и есть настоящая уралочка! – немного осмелев, отвечаю я.

Диалог этот предваряло наше телефонное знакомство, когда я договаривалась о встрече композитора с журналистами (в то время я работала директором Пермского Дома журналистов и редактором еженедельника «Пермская панорама»). Пришлось рассказать о себе: что я из Березников и что во время войны школьницей, выступая в госпиталях перед ранеными, пела его известнейшую тогда песню «Уралочка».

Встреча в Домжуре прошла очень интересно. Журналисты засыпали Хачатуряна вопросами, больше всего интересовались его жизнью у нас в годы войны. Он вспоминал о Перми тепло, рассказывал, что в 1942 году жил на пятом этаже в гостинице «Центральная», написал там около семисот страниц партитуры «Гаянэ». И знаменитый танец с саблями написал именно тогда, в гостиничной комнатушке, где с трудом помещались пианино, стол и табуретка. Сел за работу в три часа дня, в два часа ночи закончил, до утра переписал ноты на отдельные партитуры, утром уже репетировали.

Мы много говорили о том, как трудно жилось во время войны. И как высоко ценились тогда людское участие и поддержка.