Разные дороги привели этих людей в приют для бездомных
Более пяти лет в селе Мостовая работает частный приют для тех, кто уже не ждет от жизни никаких перемен и тем более благ. Для тех, кто в силу жизненных обстоятельств больше не в силах самостоятельно выживать в сегодняшней суровой действительности. На Руси издавна говорили: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Здесь уместно добавить – и от одинокой старости. Герои нашего повествования в свои лучшие годы и подумать не могли, что на склоне лет окажутся на борту «Ковчега». Перед вами три истории жизни. Не судите, да не судимы будете.
Записи из бортового журнала Фагита Маруанова
В школе-то я не особо учился, все на спорт налегал, на лыжах хорошо бегал, боксом занимался, пешком из Шуртана в Сарс ходил на секцию. Видишь — нос до сих пор сворочен. Это все смолоду, всю жизнь с такой отметиной живу, ну да ничего, привык.
А после восьмого класса сразу в Пермь учиться поступил, сам не понял, как в том культпросветучилище оказался.
И ведь что интересно, отучился, и снова в свой родной Верх-Шуртан вернулся. Куда же еще было ехать, у нас ведь там раньше богато жили, свой колхоз был, работы было много, всем хватало. По приезду я сразу по специальности устроился — директором клуба.
Ну, а в 82-м году была армия, вернее, Тихоокеанский флот, служба на знаменитом боевом корабле «Ташкент», приписанном в порту Владивостока. Влюбился я в этот город, служба нравилась и людей прекрасных встретил. После демобилизации полетел в родной Шуртан, чтобы спросить у родителей разрешения остаться во Владивостоке. Они благословили, и я, немного погостив у родных, вернулся обратно на Дальний Восток.
На работу устроился на рыболовецкое судно, тогда моряки-рыболовы в городе, наверное, самые богатые были. Ну, и у меня, конечно, тоже деньги водиться стали.
Может, все это в другой жизни было? Может, все это не со мной происходило?
Да нет, все это было наяву… Вот представь себе, где наш Шуртан, а где Америка, Испания, Япония, Китай. Сколько стран повидал, пальцев на руках и ногах не хватит.
Первый раз прибыв в Сиэтл, не поверил, что так можно жить — чистота в городе просто идеальная, на улицах порядок, машины в жару с открытыми окнами стоят, ключи в замке зажигания торчат, все на виду и никто ничего не берет.
Нашего брата сразу предупредили: животных, что гуляют в парках и скверах, не трогать, рыбу с причала не ловить, чужого не брать. Да и зачем нам было брать чужое, если и так всего хватало, ведь нам зарплату в середине восьмидесятых в долларах платили.
А затем я девушку встретил, местная была, замуж за меня пошла. Жить дружно начали, двоих сыновей мне родила, любил ее, не рассказать как. Баловал, конечно, захотела машину – подарил машину, захотела другую — опять подарил. Мы ведь эти машины в Японии по дешевке брали, когда с рейса возвращались, а денег, слава богу, у меня тогда много было. Квартиру купили, обставил всю импортными товарами, что из-за границы привозил. Так и жили: я — боцманом полгода в море, она — детей воспитывала.
И как это у моряков часто бывает, загуляла моя ненаглядная. Я с рейса пришел, а мне соседи весь мозг вынесли, в открытую, говорят, она у тебя гуляет, никого не боится.
Я тогда как в каком-то сне пребывал. Развелся с ней, и после двадцати пяти лет, прожитых во Владивостоке, сел на поезд и уехал к себе в деревню Шуртан.
Приехал, встретили хорошо: когда меня в гости позовут, когда я к себе приглашу, благо, денег много с собой привез.
Однажды пригласила меня к себе одна семейная пара, посидели, выпили и я как-то неожиданно отключился на диване. Только чувствую, кто-то в кармане у меня шарится. А в кармане денег тысяч пятьдесят было. Глаза открываю, а это хозяин орудует. Говорю ему, ты что творишь, а он сверху давай меня кулаками охаживать. Я увернулся и ударил его тоже, он стал падать и ударился головой о порог и лежит, не встает. Вызвали скорую, да только не довезли до больницы, умер бедолага. На этом, можно сказать, и у меня жизнь закончилась.
Суд был скор, о том, что я просто защищался, даже речи не было. И посадила меня всем известная в районе судья аж на целых девять лет… Еще вчера были Сингапур, Токио, Сиэтл, а сегодня тюремная камера в Губахинской колонии. Я долго не мог поверить, что все это происходит со мной.
А дальше будто сглазил кто. После зоны в пьяной разборке получил ножевое ранение в спину, дали инвалидность. Жить было негде, родители, пока сидел, умерли. Начал пить. Пьянка — это было единственное, что еще спасало от жуткой действительности.
А три года назад из Владивостока мои сыновья ко мне приехали, хотели с собой забрать, да я не поехал, зачем детям жизнь усложнять, куда они там со мной, морока одна.
Вот и запил я. И после очередного запоя оказался здесь, в «Ковчеге».
Спокойно здесь, сытно, в кочегарке подрабатываю, все, вроде, ладно. Да только порою волком выть хочется от жизни моей несложившейся. Можно было тогда, во Владивостоке, просто развестись и жить дальше, но нет, не смог, любил ее безумно…
«Мы не брошенные, просто так сложилось»
Я в Перми жила с мужем, с сыном и с собакой. Сын вырос, отдельно живет, он у нас медик. Все хорошо было, пока пандемия не началась. Сын на заработки в «красную зону» подался, у мужа инсульт за инсультом, куда деваться, одна ничего сделать не могла. И сына, как назло, не было рядом, он в далекой больнице как раз людям помогал.
Соседка по дому и подсказала, что где-то в Мостовой, за 200 километров от нас, есть такой вот приют — «Ковчег». Позвонила сыну, он сказал, что это хороший вариант, надо ехать.
А что мне еще оставалось? Я всю жизнь на ногах, парикмахером 42 года отработала, ноги больные, не могу одна за мужем ходить. Вот и оказались здесь. Попросили, чтобы и собаку нашу взяли, она уже как член семьи у нас. Приехали сюда в конце мая прошлого года, а через несколько дней моего мужа не стало. И осталась я одна-одинешенька со своей собачкой. Она у меня домашняя, у нас с ней отдельная комната, телевизор есть, кормят хорошо. Да только не вижу я ничего, слепну потихоньку.
Но не ропщу, просто так надо, просто я какое-то время должна пожить здесь, — так сын сказал. А потом он нас отсюда заберет, у него пока проблемы в семье, вот решит их и заберет нас отсюда, не верите? Вы же видите, что я не могу здесь жить, я же не престарелая какая-нибудь. Вот увидите, сын скоро заберет нас. Вы не подумайте, мы совсем не брошенные, нас обязательно отсюда заберут, вот увидите. Просто мы должны какое-то время….
Исповедь умершего сварщика Володьки
Ты знаешь, как я раньше жил хорошо. Молодой был, интересный, лицом на цыгана сильно смахивал, жил с родителями на Волге, в городе Волжск. Служить попал, ну как тебе сказать-то, в общем, в стройбат я попал, мы в Заводе-Сарсу дома помогали строить. Ну, и прижился там, женился, да и остался в Сарсу. В поселке в семидесятых годах все строилось, жизнь кипела.
А я парень спортивный был, в футбол с местными гонял, потом к хоккею пристрастился, некогда было скучать, все в активистах ходил. Потом уж, когда семья появилась, я к дому привыкать стал. В пятом цехе сварщиком работал, уважали, Владимиром Николаевичем звали. Друзей было до едрени матери, на рыбалку ездили, на соревнования разные, хороводились, в общем.
Только была у меня одна проблемка — выпить любил. Но не сильно, так, по праздникам. Раньше ведь не так пили, как сейчас, меру знали, а я этой меры не всегда придерживался. А вообще хорошо вспоминаю то время: и жили дружно, и отношения между людьми теплее были, что ли, не знаю, как сказать.
Все закончилось, когда развалили завод. Работали кто где пристроится, только о том, как выжить, и думали. Трудно было, ну и пить стали больше. У меня моя давняя проблема еще серьезней стала, в перерывах между работами пил как проклятый.
Из квартиры, которую вместе с женой получали, я вылетел без особых объяснений. Дети уже все своими семьями жили. В общем, некуда было идти, вот и остался я, как бездомная собака на улице. Бомжевал, по подъездам болтался и после очередного запоя попал в милицию, а те меня сюда и привезли.
В приюте хорошо было, сытно, спишь да ешь — одно занятие, я и пенсию свою всю сюда перевел. Прошло месяца три — скучать стал. Пошел к хозяевам приюта, забрал все свои деньги и понеслась, за четыре дня пропил все до копейки. Потом еще не раз так делал. Проболеюсь, жить не на что, иду опять в приют, прошу христа ради взять обратно, поверят, возьмут. Я потом месяц бесплатно у них живу, деньги-то все пропиты, стыдно, конечно, но что делать.
Но знаешь, не могу я долго на одном месте. Короче, в начале 2019 года я снова от них ушел, да как запил, чертям тошно стало. Плохо помню тот январь, очухался уже в больнице, одной ноги по колено нет, другой полностью – отморозил, пока пил. То, что от меня осталось, еще несколько месяцев лежало в больнице.
Кушать я уже не просил, ни о чем не думал и ничего не хотел. Потом меня погрузили, куда-то долго везли и оказался я в другом, совершенно незнакомом мне приюте. Сказать тебе, что я чувствовал? Ничего не чувствовал! Мне кажется, это был уже не я. А еще через месяц я умер. Мои близкие на сарсинское кладбище меня не повезли, не захотели, наверное. И друзей бывших у моего гроба не было, им, скорее всего, даже не сообщили о моей смерти.
Похоронили меня в Щучьем-Озере. На местном кладбище ни на одном кресте нет знакомой фамилии. Даже после смерти я остался совсем один. Обидно. И еще очень больно.
Добавить комментарий
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные и авторизованные пользователи. Комментарий появится после проверки администратором сайта.