Чем живут и о чем мечтают жители Сорокино и Мавлекаево

-Вас как зовут?

-Алфлит.

-Давно здесь живете?

Дальше парень разговаривать не стал, сославшись на то, что совсем не понимает по-русски. Так началось наше знакомство с деревней Сорокино.

Навстречу, кутаясь в платок, вышла молодая женщина и объяснила, что парень и правда по-русски не понимает и плохо говорит. «Он у нас на группе, так что спрашивайте меня, мне, правда, некогда, ну да ладно, работа подождет, а зовут меня Ляйсан».

- Я ведь раньше в Октябрьском жила, там хорошо было, там магазины есть, да и вообще. А потом сюда замуж вышла, лет шесть-семь назад. Здесь жить можно, только иногда скучно бывает, а так занятие одно – сено кидаем да коров смотрим. Скотины-то полный двор, вот и ходишь за ними с утра до вечера. Вон две собаки еще, да две кошки. Постоянно то дрова пилим, то кушать варим, то сено кидаем, то снова дрова пилим.

Ну, летом, сами понимаете, дел еще больше, сенокосим, ягоды-грибы собираем. Грибы иногда продаем, родственникам раздаём.

А иногда ездим в Октябрьский за чаем, за песком да за сигаретами, че там брать-то больше? Работы нету совсем, вся молодежь кто на вахте, а кто насовсем в Свердловск уехал. Мы вот остались, я сама-то на группе, муж тоже, так что жить можно.

Раньше мы еще рыбачили все время, здесь хариуса много было, сейчас почему-то не стало, из-за холода, наверное. Да страшно на речку-то ходить стало, там на той стороне два волка ходят, вдруг через реку сюда перелезут, лучше не рисковать.

Дальше наш путь лежал в Мавлекаево.

-Здесь нас живет три человека, муж с женой Факкаровы да я. Сама родом из Сорокино, замуж вышла, там и жили, потом меня муж сюда привез, в родительский дом, детей двоих родили, дочку да сына. Здесь тогда фермы были, клуб, свой магазин, все работали и народу много было.

Хорошо с мужем жили, ладно, работящий был, дома все сам делал, все своими руками, вон водопровод даже сам в дом завел. С самого родника траншею копал и трубу тянул, вода сейчас и в доме, и в бане родниковая бежит, до того хороша, слов нет.

Когда младшему сыну годик был, у меня со здоровьем проблемы начались, операцию сделали, почку одну вырезали и третью группу дали, работать физически нельзя стало, так муж меня берег очень.

Верующий он у меня сильно был, не пил, не курил, намаз читал. Девять лет назад с местными мужиками пошел на делянку лес пилить и не вернулся. Вот представьте, человек, который с детства в деревне, возле леса вырос, может нечаянно на себя елку свалить? Вот и я думаю, что не может, никто ничего не расследовал, сказали — сам виноват, ну а те, кто рядом был, молчат.

Осталась я со своей инвалидностью да с двумя маленькими детьми одна-одинешенька, правда, пенсию по потере кормильца платить стали, но тяжело было, вспоминать не хочется.

Дочка выросла, в Октябрьском на продавца выучилась и уехала в Ревду. Потом замуж за таджика вышла, он на стройке работает, хорошо получает, я почти всю зиму у них живу, с детишками вожусь. Все, что на своем огороде выращиваю, детям везу. Они мне тоже помогают, дрова вот за четырнадцать тысяч купили, распилили, раскололи, одной мне все не осилить, куда мне со своей пенсией в десять тысяч.

Сын вот только с армии пришел, на работу в Чаду устроился, два месяца отработал, получил два раза по четырнадцать тысяч и не захотел больше за такие деньги работать, уехал на заработки, не знаю, когда теперь увижу.

Без меня за домом брат смотрит, он тоже на группе, из Сорокино сюда за три километра каждый день ходит, нам привычно. Раз в два дня за хлебом да за молоком ходим, летом напрямую чуть короче получается.

Раньше дороги зимой никогда не чистили, люди по сугробам из деревни выбирались, а сегодня людей не осталось, зато дороги чистят идеально. Я постоянно по уличному таксофону «скорую» вызываю, приступы одолели, они минут за тридцать-сорок приезжают, так что жить можно. Только тоскливо очень, видите, сколько домов брошеных, в некоторые хоть сейчас заезжай да живи, и мебель, и печи целые, хозяева в большинстве своем поумирали, дома ничейные так и стоят. Здесь летом такая красота, глаз не оторвать, в реке рыбы много, даже щука на пять-шесть кило попадается, я иногда тоже ловлю, когда клев идет.

Вот только одна напасть – змей у нас много летом, и в подполье лезут, и в сарае, и в огороде, да всё гадюки ядовитые, в основном. Я только из-за них двух кошек держу, кошки их здорово давят и домой не пускают.

Конечно, если честно, то одной здесь страшно жить. Особенно осенью, когда к нам прямо в деревню заходят волки. Ночью как завоют, собаки сразу затихают, из будки не вылазят, боятся. У нас их на два дома четыре было, так одну осенью волки задрали и с собой утащили.

Я в районе была, заявление написала, чтобы меня отсюда переселили, у меня ведь дом старенький, да еще без документов, может, помогут, хотя вряд ли, вон сколько нас, брошеных-то.

-Да все мы здесь, сорокинские, замуж за мавлекаевских повыходили, вот и живем теперь. Дети разъехались, а нам некуда, кто нас где ждет. Да и не могу я в городе, как в гости, к дочери в Набережные Челны выберусь, сразу болеть начинаю, нельзя, видно, мне в городе жить, деревенская я.

Работы здесь нет, муж в Пудлингово посменно работает, да намаз в местной мечети читает, а я вот в магазине сорокинском с 10.00 до 15.00 нахожусь. Только покупателей здесь нет, на девятнадцать дворов человек сорок осталось. Все, кто может, собираются в одну машину да в Октябрьский едут, в «Доброцене» отовариваются, а сюда только за хлебом три раза в неделю заходят, и то не все.

Зато здесь летом раздолье, грибы, ягоды. Пчел опять же держим, только времени на них не всегда хватает, они ведь наверху летают, а нам внизу летать приходится, чтобы что-то получалось. Этим летом и меда-то, вроде, немного было, так и тот распродать не смогли, не всегда получается из деревни выбраться. Так вот и живем.